Концерт А. Архиповский

У Алексея Архиповского почемуто не хочется брать интервью. С ним интересно покурить на служебном входе Дома музыки, поболтать о необязательном, перекусывая в гримерке бутербродами, на скорую руку нарезанными его женой Светой, ndash; а вот сидеть визави и толковать о серьезных и важных вещах почемуто не получается. Наверное, потому, что серьез­ные и важные вещи, как понима­ешь почемуто только после пары со­тен таких разговоров, всетаки не вербализуемы. Двадцать лет назад барабанщик и композитор Роман Дубинников, кстати говоря, знако­мец Архиповского, работающий уже много лет со Славой Полуниным, предложил мне выстучать ответ на какойто «умный» вопрос на слу­чившейся рядом коробке ndash; и он был куда убедительней любых слов.Слов? Вот Архиповскому, напри­мер, совершенно не нужны слова, и реклама тоже не нужна. Ты при­ходишь на концерт в Театральный зал Дома Музыки и обнаруживаешь там натуральный sold out: зал полон. А афиш ndash; две: одна в кассовом зале, вторая ndash; на сайте. Понятно, 500 мест ndash; это не так чтобы очень мно­го. Но ndash; без рекламы. И это не поп­са, не рок, не джаз, не классика даже.Это, кстати, не только московская история и даже не только россий­ская: его ждут везде ndash; от Парижа до Лиссабона. Алексея Архиповского, человека с балалайкой.Человек с балалайкой. Это почти что смешно, правда? Для нас треу­гольный и трехструнный инструмент стал чемто вроде лубочной визитки России, рудиментом прошлого, си­нонимом придурковатости, недаль­новидности, минутного нетрезвого веселья с последующим деревен­ским мордобоем, суконных морд на сцене Кремлевского дворца во дни официальных торжеств, арбат­ской торговли аля рюсс. Мы не мо­жем смотреть на него так, как в кон­це 50х в Москве на оркестр имени Осипова смотрел француз Морис Жарр, у которого впереди было не­сколько «Оскаров». Один из них ndash; за «Доктора Живаго», для запи­си музыки к которому композитор попытался собрать оркестр, подоб­ный московскому: он стоял в вос­кресенье у выхода из православной церкви в городе СанФранциско, спрашивая у каждого выходящего: «Can you play balalaika?». Для него, француза, работавшего в большом Голливуде, балалайка была чемто большим, чем просто лубочная брен­чалка. У Архиповского иной, свой взгляд на инструмент, но он куда бо­лее отличен от нашего полупрене­брежительного, чем от Жарровского. Он просто... ...просто выходит, сопровождае­мый лучом софита, на пустую сцену, в центре которой ndash; легкий стульчик, сбоку ndash; буханка усилителя, и больше ничего нет. Садится, улыбается, начи­нает играть. И для того, чтобы услы­шать его, чтобы попасть в его на­строение, в его ритм, в его историю, не нужно никакой подготовки. Не нуж­но знать, что у него за плечами му­зыкальная школа, Гнесинка, невесть сколько призов невесть скольких кон­курсов, оркестр народных инстру­ментов, ансамбль Зыкиной «Россия». Не обязательно представлять его пе­ред каэспэшниками на Грушинском фестивале, изучающим театральную режиссуру Ежи Гротовского и фи­лософию Кришнамурти. Все это ин­тересно, познавательно, заниматель­но, но ровно ни к чему не готовит. Это потом, выйдя из зала на легкий моро­зец, пытаясь понять, что же это с то­бой только что было, можно об этом узнать и начать свивать ниточку, веду­щую от Алексеянародника к Алексею нынешнему. А в зале не нужно ничего. Сиди и слушай. Слушай и во время антракта нач­нешь понимать, как точно и умно он вел тебя все первое отделение, поти­хоньку завоевывая, маня, показывая тропку, по которой идти дальше. Он еще комикует, переливаясь отблеска­ми знакомых и даже знаковых мело­дий. Развлекает, короче говоря.Архиповский ndash; виртуоз, но вир­туозность часто становится не му­зыкой, а эксцентрикой, Книгой ре­кордов Гиннесса. Но Архиповский, имитируя то всем знакомый «ноки­евский» сигнал мобильного, то про­ходясь по знаковым фразам из ака­демического расхожего репертуара, очень уверенно балансирует на гра­ни фола, и тут уж понятно: за грань он не собирается. Но это нужно им, слушателям, и наш герой, как гени­альный агроном, готовит почву для того, что будет после антракта.После антракта цирк заканчива­ется. Там и тогда начинается волшеб­ство, которое мы и называем словом «музыка». И здесь уже неважно, на чем именно играет Архиповский (хотя па­мять неизменно толкает в бок: «бала­лайка, балалайка!»), неважен жанр, не­важно все. Пошлое сравнение, но все же назовем это звуковой живописью. Потому что ndash; вот широкий мазок, вот тонкая лессировка, вот прозрачная ак­варель, вот схематичная, но точная графика. А в зале стоит такая тиши­на, какая и в Большом зале консерва­тории нечасто случается. В ней, ти­шине этой, нет поэтической причины, нет и какогото сверхуважения к ар­тисту ndash; она здесь осознанно, рацио­нально необходима. Просто так надо, и объяснений этому не требуется.Требуется понимание и осознание того, что Алексей Архиповский вывел балалайку за рамки канона. Это очень важно ndash; лапотное, посконное, казен­ное, шариковское там, где он играет, просто не может существовать. Но при этом, пусть Алексей и использует (бе­режно и аккуратно) электронику, пусть выглядит современно и так же мыслит, есть ощущение, что это лишь начало большого пути. Который, собственно, может и не начаться, остаться только его, Архиповского, персональным пу­тем, личным дао. Бессмысленны так­же сравнения с Джими Хендриксом и Никколо Паганини: он сам по себе. Уникальность эта прекрасна, но и опасна, поскольку может остаться са­мой собой. Мне не очень понятно, чем может продолжиться новая одиссея ба­лалайки; меня, наверное, пугает воз­можность прямого, тупого последова­ния (загляните на YouTube, наберите в поиске «virtuoso guitarist», и вы пой­мете, о чем я). Но в чем залог продол­жения прекрасной истории, которая происходит на наших глазах, мне пока что непонятно. Рискну предположить, что в сотрудничестве ndash; вот только с кем, тоже непонятно; снятый на фес­тивале «Мамакабо» джем с прекрас­ным гитаристом Томми Эммануэлем, кстати, мог бы перерасти во чтото большее, если только это будет необхо­димо обеим сторонам, а это условие со­блюсти непросто. Можно помечтать о чисто перкуссионном аккомпанемен­те или, например, о струнном кварте­те вроде Balanescu quartet или Brodsky, но и это ощущение с легкостью может оказаться неверным. Верным пока что будет только один, но очень важный тезис. Пока мы за­нимались своими важными дела­ми, рядом рос и развивался артист, в отношении которого любая тер­минология дает сбой. Росла настоя­щая русская музыка, которой не нуж­но ничего, чтобы быть к тому же просто музыкой ndash; в сегодняшнем мире это просто уникальная штука. Архиповский и его балалайка не ма­скируются под этно или ньюэйдж, и это не ньюэйдж, не фьюжн, не этно. И не очень ясно, стоит ли искать де­финиции. Во всяком случае, пока.Пока у нас, помимо Алексея Архиповского, был только один при­мер небанального подхода к стере­отипным инструментам: «Теремквартет». Но тут имеет место одна, и весьма существенная разница: «Терем» преодолевал серьезней­шее сопротивление материала, на­меренно заставляя домры и мандо­лины играть «популярную классику» и вообще всяческий кроссовер, то есть с ним было многое понят­но изначально. Нисколько не ума­ляя заслуг «Терема» ndash; огромных заслуг, которые мало у кого в отече­стве нашем имеются ndash; отмечу, что случай Архиповского, как кажет­ся, иной, поскольку ему преодоле­вать пришлось разве что самого себя. Балалайка его вела сама ndash; это при том, что было кого вести. Ведет она и нас ndash; летит над Театральным залом, над Яузой, над Москвой, страной и миром, и я поч­ти на физиологическом уровне чув­ствую, как мне не хватает здесь тех, кого я привык видеть на джазовых сей­шенах, на концертах независимых рокмузыкантов, в консерватории, в клубе «Дом». Всех тех, кто кажется мне сво­бодными в предпочтениях, но оказыва­ется задавлен рамками стереотипов ndash; и не идет сюда. Или просто не знает, не догадывается, что сюда необходимо идти, что, может быть, еще хуже. И пу­блика Архиповского, стало быть, ока­зывается куда более свободной. Она, может быть, не знает законов, по ко­торым существуют сериализм или ми­кроглитч, она не объяснит разницы между постбопом и модальным джа­зом. Зато она умеет слушать. И летать.Вы думаете, что балалайка ndash; это примитивный инструмент, который достается музыкантам, которые ни на чем приличном играть не в состоянии? Также думали посетители гитарного фестиваля в ЦДХ, когда на сцене неожиданно появился Алексей Архиповский. Музыканта едва не освистали еще перед выступлением, а публика собралась уже удалиться в фойе, но не тутто было.Музыкант выдал десятиминутный номер, во время которого притихшей публике пришлось кардинально пересмотреть свое отношение к балалайке. «Полет шмеля», блюзовые стандарты, фламенко, джазовые импровизации ndash; все это прозвучало в невероятном исполнении, после которого раздались овации, а следующий исполнитель не знал, стоит ли ему выходить на сцену со своим стратакастером.После такого дебюта концерты Алексея Архиповского стали собирать полные залы, а в прессе музыканта называли «Паганини русской балалайки» и сравнивали с самим Джимми Хендриксом. В последние годы музыкант выступает на фестивале «Мамакабо» и «Славянский базар», принимает участие в джазовых фестивалях в России и за рубежом.Очередным триумфом стало небольшое выступление музыканта на шестидесятилетии гитарной фирмы «Фендер», после которого ни у кого не осталось сомнений, что Алексею Архиповскому удалось открыть совершенно новые возможности балалайки ndash; этого трехструнного и такого, казалось бы, незамысловатого инструмента.Концерт Алексея Архиповского в Москве станет новой встречей с музыкантом, в руках которого русская балалайка звучит как банджо, арфа, клавесин и еще десяток инструментов. На этом выступлении вам придется совсем иначе взглянуть на этот привычный инструмент. Многие дончане уже знакомы с творчеством музыканта и билеты на Алексея Архиповского ненадолго задержатся в кассах.